Дядя Коля

Ветеран Великой Отечественной войны Николай Дмитриевич Королев уже покинул этот мир, но сохранилась запись беседы с ним в 2000 году его родственницы Светланы Кутузовой, прихожанки нашего благочиния.

---

Дядя Коля убежден, что день сегодняшний  куда интереснее прошлой жизни. Старое уже ушло, интересно то, что сейчас творится, говорит он мне, когда я прошу рассказать его о плене…

Когда началась война, Николай Дмитриевич Королев уже год как отслужил в армии на границе с Польшей. Войну пограничники загодя чувствовали. Не может дядя Коля простить Сталину, что тот после заключения договора России с Германией пустил на советскую территорию немца (дядя Коля называет фашистов исключительно по типу слова «враг» – «немец»). Накануне войны получали пограничники сообщения: сейчас, мол, пролетит через ваш участок самолет, не обстреливайте. Порыскал сперва немец по нашей территории, а потом проторенной дорожкой воевать пошел. Шальной был Сталин, заключает дядя Коля. Законы выпускал неправильные. Баба пойдет картошку собирать, ту, что дождем размыло, а он её в тюрьму сажает. А ведь ей детей кормить нечем…

Война шагнула на границу. Десять суток солдаты держали оборону, десять суток не сдавались. А потом стали отступать на Украину. Немец технику пустил, в клещи брать начал. Когда через Польшу шли, поляки тоже окрысились: дорогу деревьями завалили (пришлось технику бросать), на церкви пулемёты установили и начали хлопать солдатиков. Дошли до города Умань. Тут, возле Умани, Николай получил осколочные ранения обеих ног. Попал наряду с сотнями других в плен. Затолкали пленных в вагоны, отправили в Германию. Везли, как скотину: и не кормили, и не поили. Привезли в город Эрфурт, бросили в барак. Раненые кто сам себя лечил тем, что в сумке было, кого лекари из военнопленных с помощью всё того же индивидуального пакета пользовали. Как только Николай на ноги встал, погнали его на работу вместе с пленными французами. Только французы на станках вкалывали, а русские стружку возили. Хорошие ребята – французы: не обижали, хлебца подкидывали. Им «Красный Крест» с едой помогал. У советских солдат такого «Креста» не было. Давали русским в день по 5-6 мелких картошин (какой обычно свиней кормят) и хлеб из свекольного жмыха. Напоминал он мыло, резали его ниткой на пайки по 300 граммов. Хочешь, сразу ешь, хочешь, на утро оставь. Умирали от таких харчей десятками. Да и плеткой частенько доставалось. Даже в туалете надсмотрщик торопил. Чуть с кем словом перекинешься, плёткой получаешь.

Больше года пробыл Николай в концлагере. Когда совсем невмоготу стало, решил вместе с другом бежать. Вокруг – проволока, вышки с охраной, собаки. Сговорились и бежали, правда, не вдвоем, а втроем, увязался с ними совсем молоденький парнишка.

Когда стемнело, добрались незамеченными до ограды, проволоку подняли, выползли – и в рожь. Погони не было, не заметили их, видать, с вышек. За ночь ушли далеко. Отыскали село, расспросили крестьян, где лучше приютиться, чтобы и немца не встретить, и лес погуще был. Добрые люди указали. Днем во ржи спали, ночью шли. Пришли в село. Там и без них было уже полно бежавших из плена. Нанялись молотить рожь. Старик со старухой на квартиру пустили. Никаких документов, известное дело, не было, но никто не донёс. Немец навещал, но, слава Богу, редко. А полицаи – те же крестьяне, только винтовку им немец вручил и приказал: служи!– никого особо не прищучивали. Хотя ходили по ночам, проверяли, не удумал ли кто чего, не замышляет ли что. Так всю войну и прожил Николай с другом в этом селе. Днем рожь молотили, ночью искали, где угол потемнее. Что война кончилась, услышали от американцев. Оккупированную территорию, где село стояло, заняли союзники. Собрали пленных вместе, охраняли, сытно кормили целый месяц. До сих пор дядя Коля помнит вкус сушеного яйца, сушеного творога – разводи в кипятке и ешь. Однажды, говорит, американцы вывели их всех и поставили перед выбором: вот машины, которые в Америку поедут, а вот машины – в Россию. Выбирайте, кто куда хочет. Проповедовали, сколь жизнь в Америке хороша. «Что ж ты их не послушал, – спрашиваю у дяди Коли, – что ж в Америку не поехал?» «Почто? – отвечает, – у меня родина есть. А в Америку, – добавляет, – укатили те, кто в полицаях служил».

С оставшимися на родине Особый отдел НКВД разбирался, допросы снимал. Допросив и проверив, отправили Николая дослуживать действительную. После демобилизации вернулся в родную деревню Бочалгино Тверской области. Устроился в селе Ильинское Кимрского района Тверской области трактористом в МТС. Оттуда командировали в деревню Керузино этого же района. Там женился на Екатерине. Пахал, сеял, был начальников тракторной бригады. Комбайны, трактора ремонтировал. Детей Бог дяде Коле не дал. Свободное время рыбалке и охоте посвящал. Река Пудица в этих местах чистая, каждый камешек видно. В лес на зайца и лису ходил, собаку гончую имел. Понятное дело, корову, поросенка, кур держал.

А жизнь еще одно испытание дяде Коле припасла: ослеп он. Когда вторая жена Дуся умерла, худо ему, слепому, пришлось. Но не сдавался: сам печь топил, сам еду готовил, сам козу доил. В конце концов из-за слепоты превратился дядя Коля в городского жителя. Забрала его племянница в Дубну. Она же ему «военную» пенсию выхлопотала. До этого он самую низкую получал, хоть и отработал 40 лет трактористом, и воевал, и в концлагере год находился, и на оккупированной территории жил, рискуя каждую минуту попасть в руки гестаповцев. Еще колхоз пытался дяде Коле звание ветерана вернуть, с запросами в высокие инстанции обращался, да толку никакого: там архив сгорел, тут документы в огне исчезли…

Война дяде Коле больше всего помнится, правда, сниться уже перестала. Еще он помнит, хотя вроде бы помнить не должен, как его, двухлетнего мальца, подносили к гробу матери, а гроб крышкой был закрыт и в крышке – застекленное окошечко. Мать умерла от черной оспы. Остались семеро детей: старшему Михаилу 16 лет, остальные мал мала меньше. Через два года от сердечного приступа скончался отец. Старшие братья и сестры за отца с матерью стали. Тяжело жили. Два года Николай в школе отучился, с третьим классом не получилось: валенок ему не досталось, не в чем было за три километра в школу ходить. Потом все же еще год отучился, а в Корчеве (теперь на этом месте Иваньковское водохранилище) спецкурсом закончил семилетку. Потом в армию пошел. Война, плен…

Не баловала жизнь дядю Колю, но не в обиде он на судьбу. Ему 83 года, он почти не встает. Но по выходным и праздникам, когда любимая племянница Рая (Раиса Петровна Козлова – добрейшей души человек) поднесет ему стаканчик домашней наливочки, садится он на кровати и начинает петь. Да так душевно поет, плакать хочется. Поет о Василии, который «колос косит и просит у матери: дозволь, мати, вдову взяти», о синем море, за которым «оставил родину свою, оставил мать свою старуху, детей, красавицу жену…»

 

Светлана Кутузова
Фото из домашнего архива